Эта статья была опубликована в газете "Здоровье и мы" 16 в ноябре
2000 г. К сожалению, это издание не имело широкого распространения,
а ныне и вовсе прекратило свое существование. Поэтому автор взял на
себя смелость разместить текст статьи на своем сайте. При этом были
восстановлены купюры, произведенные при его публикации. Здесь они выделены
курсивом.
СПАСИТЕЛЬНЫЙ СТРАХ ГЕНИЯ
Николай Богданов
Личность Михаила Булгакова - одного
из интереснейших русских писателей и драматургов, создателя великолепной
пьесы "Дни Турбиных" и знаменитого романа "Мастер и Маргарита", наверное,
лучшего романа ХХ века, овеяна многочисленными легендами, домыслами
и слухами. Множество всяких домыслов связано и с темой его душевного
здоровья. Далеко не единожды приходилось автору этих строк слышать рассказы
о тяжелейших душевных недугах, будто бы одолевавших Мастера. Куда ни
шло, если бы эти мнения исходили от простых обывателей, но ими грешили
и профессиональные психиатры. Ну как же, на страницах его произведений
огромные змеи обжигают своих жертв огненным дыханием и говорящий кот
на задних лапах ходит! Однако свидетельствует ли это в пользу заболевания?
Кажется, давно пришло время разобраться в этом вопросе.
Эхо "счастливого" детства.
Известно, какую огромную роль играет в развитии личности детство. Поэтому
стоит сначала обратиться именно к этому периоду жизни. К сожалению,
о детских годах гениального писателя мы знаем очень мало. Да и сам Булгаков
почему-то вспоминал о них весьма неохотно. Однако и крупицы информации,
дошедшие до нас, создают впечатление, что это был чрезвычайно ранимый
и впечатлительный ребенок. Таким образом, детство писателя было не таким
уж безоблачным и счастливым, как это могло бы показаться на первый взгляд
(все-таки сын профессора!). Из этой поры он вынес
во взрослую жизнь несколько очень болезненных воспоминаний и страхов,
окрасивших его душевный склад и во многом повлиявших на судьбу.
Одним из таких впечатлений, без сомнения, можно считать обиду на надзирателя
гимназии. Никогда Булгаков не говорил о ней, именно
как о событии своей жизни. Однако, она присутствует на страницах
его произведений, например, в романе "Белая гвардия". "Толпа
гимназистов всех возрастов в полном восторге валила по этому самому
коридору. Коренастый Максим, старший педель, стремительно увлекал две
черные фигурки, открывая чудное шествие".
"У господина Мышлаевского, ущемленного в левой
руке Максима, была наискось рассечена верхняя губа, и левый рукав висел
на нитке. На господине Турбине, увлекаемой правою, не было пояса, и
все пуговицы отлетели┘" "У Максима железные клещи вместо рук".
"Ноги Турбина понесли его вниз сами собой. "Максим!"-
хотелось ему крикнуть, потом он стал останавливаться. Представил себе
Максима внизу, в подвальной квартирке. Наверное, трясется у печки, все
забыл и еще будет плакать". Интересно, что след этой истории присутствует
и на страницах "Записок покойника". Уж не о старшем ли педеле Максиме
вспоминает измученный жизнью Максудов, когда хочет ехать в Киев и вызвать
своего обидчика на дуэль, но и сам понимает, что человек этот давно
уже умер.
По наблюдениям Л. Паршина из детских лет вынес
Булгаков и навязчивый образ огненного змея, душащего пламенем своих
жертв. Дело в том, что, как выпускник медицинского факультета Киевского
университета, писатель не мог не знать, что змеи - существа холоднокровные
и никакого пламени из себя исторгать не могут. Таким образом, речь может
идти только о метафоре, сфокусировавшей в себе детские страхи.
Но все же главным кошмаром его детства стала безвременная смерть отца.
Афанасий Иванович Булгаков - профессор Киевской духовной академии, человек
высокой души и огромной эрудиции, скончался 14 марта 1907 года от нефросклероза.
Болезнь была непродолжительной, и смерть главы семейства обрушилась
на всех как сошедшая с гор лавина. Пятнадцатилетний Миша пережил этот
удар судьбы едва ли не тяжелее всех. Несомненно, именно с тех пор в
его характере навсегда укоренились чисто мальчишеские гордость, обостренное
чувство собственного достоинства, свободолюбие, обидчивость, незащищенность,
упрямство, и даже некоторая заносчивость, что позже отчетливо проглядывали
в облике уже вполне сформировавшегося мужчины и во многом определили
его поведение в некоторых ситуациях.
Первым проявлением своеволия и легкомыслия стала женитьба на Тане Лаппа
против воли родителей. Брак оказался недолговечным, но все десять лет
совместной жизни Татьяна Николаевна была "ангелом-хранителем" Булгакова.
Без сомнения, она спасла его от смерти на Кавказе во время Гражданской
войны. Она же вырвала его из объятий морфинизма.
"Колеблясь над бездной"
Период морфинизма может считаться одним из самых тяжелых испытаний на
жизненном пути гениального писателя. Во время работы Булгакова земским
врачом в одной из сельских больниц Смоленщины возникла опасность заражения
дифтеритом. Чтобы избежать этой страшной угрозы, врач должен был подвергнуться
прививке от дифтерии. Однако организм отреагировал на это отеком лица
и столь страшным зудом, что пришлось сделать инъекцию морфия. Потом
инъекции пришлось еще несколько раз повторить. Разумеется, Булгаков
понимал всю опасность проводимых процедур и, тем не менее, шел на них.
Но разве можно судить свысока земского врача, у которого не было возможности
отлежаться несколько дней в постели, перетерпев боль и другие неудобства:
он должен был работать, причем работать с огромным напряжением. По воспоминаниям
писателя он принимал до 100 больных в день! К тому же его неудержимо
влекло к себе литературное творчество, и медицинская деятельность была
мучительно неустранимой помехой на пути к нему. Необычные ощущения,
вызванные морфином были интересны Булгакову, именно как писателю, с
его вниманием к различным проявлениям душевной жизни. Откровенно признаться,
невозможно без ужаса читать его, явно автобиографические строки из незавершенной
повести "Морфий". "Если б я не был бы испорчен
медицинским образованием, я бы сказал, что нормально человек может работать
только после укола морфием". Видно, как пропасть ждала писателя. Слава
Богу, что желание реализовать свой огромный творческий потенциал оказалось
сильнее Болезни. При помощи жены - Татьяны Николаевны и второго мужа
матери - врача Ивана Васильевича Воскресенского писатель сумел навсегда
избавиться от пагубной привычки, причем сделал это на инъекциях простой
воды. Для простого смертного вещь совершенно недостижимая. Ибо, как
писал сам Булгаков все в том же "Морфии": "Смерть медленно овладевает
морфинистом, лишь только вы на час или два лишите его морфия. Воздух
не сытный, его глотать нельзя в теле нет клеточки, которая бы не жаждала Чего? Этого нельзя ни определить, ни объяснить. Словом, человека нет.
Движется, тоскует, страдает труп. Он ничего не хочет, ни о чем не мыслит,
кроме морфия. Морфия!
Смерть от жажды - райская, блаженная смерть по сравнению с жаждой морфия.
Так заживо погребенный, вероятно, ловит последние ничтожные пузырьки
воздуха в гробу и раздирает кожу на груди ногтями". Эти
страницы стоят многих учебников по наркологии и психиатрии. Однако,
теперь приходит и понимание того, что сколько-нибудь значительного влияния
на фантазию художника пережитые им особые состояния наркотического транса
не оказали. Его природный талант был несравнимо богаче и не нуждался
ни в каком искусственном обогащении!
"Москва слезам не верит".
В сентябре 1921 года Булгаков приехал в Москву, "чтобы остаться в ней
навсегда". Здесь и заявил о себе в полную силу его грандиозный писательский
талант. Однако раскрытие таланта происходило в чрезвычайно сложных условиях.
Бесприютность, тягостная суета в добывании средств для жизни, отсутствие
времени для творческого труда и, наконец, невозможность публиковаться,
что для писателя, разумеется, всегда оказывается самым мучительным.
Так, с огромным трудом написанный роман "Белая гвардия" оказался, из-за
закрытия журнала "Россия", опубликованным не полностью, а потом его
рукопись ("тяжелая, как могильная плита") была просто украдена и вывезена
неким Каганским за границу. Там этот аферист перевел
текст на немецкий язык и преспокойно торговал им до самой 2-ой Мировой
войны. А вот книжка "Записки на манжетах", много раз уже объявленная
к выходу, вообще так и не увидела свет. Ее рукопись оказалась утраченной
для нас навсегда. Единственный вышедший при жизни автора сборник рассказов
"Дьяволиада" был арестован сразу после напечатания тиража в типографии
и уничтожен. С 1925 года Булгакова перестали печатать вовсе.
"Театральный роман".
И тогда он переключился на драматургию. 2 октября 1926 года на сцене
Московского художественного театра состоялась премьера спектакля "Дни
Турбиных", составившего целую эпоху в отечественной драматургии. Если
угодно, это был мистический спектакль. Единственный из всего довоенного
репертуара он выдержал около 1000 представлений! В 30-е годы, в жуткое
время "ежовщины", когда люди боялись собственной тени, актеры спектакля
выходили на сцену в золотых погонах офицеров царской армии, говорили
о чести и даже пели "Боже, Царя храни…" Известно, с каким прямо-таки
маниакальным интересом относился к этому спектаклю И. Сталин. За всю
почти пятнадцатилетнюю историю постановки он не менее 20 раз смотрел
спектакль полностью, а сколько раз он приезжал ко второму, к третьему
действию! По наблюдению В. Лакшина фраза из монолога Алексея Турбина
даже прорвалась в знаменитом обращении И. Сталина к советскому народу
в июле 1941 года.
И все-таки в 1929 году "Дни Турбиных" вместе с двумя другими булгаковскими
пьесами сняли. Запрет на постановку этого спектакля действовал почти
три года. Вот тут то и заявила о себе первый раз болезнь, окрасившая
всю остальную жизнь Мастера
"Болен я стал"
Удивительным образом едва ли не в первый раз Булгаков заговорил о своей
болезни в письме к самому И. Сталину. В июле 1929 года он обратился
к руководителю страны с заявлением: "В этом году исполняется десять
лет с тех пор, как я начал заниматься литературной работой в СССР. К
концу десятого года силы мои надломились, не будучи в силах более существовать,
затравленный, зная, что не печататься, ни ставить более в пределах СССР
мне нельзя, доведенный до нервного расстройства,
я обращаюсь к Вам.." Далее следовала просьба о высылке за границу. Никакого
ответа на это обращение не последовало. Как писатель жил это время?
Если бы не помощь друзей, прежде всего - В.В. Вересаева, он бы, несомненно,
погиб
28 марта 1930 г. Булгаков вновь обращается к правительству СССР с поразительным
по смелости письмом, где отстаивает свое право на свободное творчество
и открыто заявляет о царящем в стране произволе. Кажется, на такой отчаянный
поступок способен только мальчишка. Известно, что за этим последовал
знаменитый звонок И. Сталина, и писатель был принят на работу ассистентом
режиссера во МХАТ. Мастер целиком отдался театральной деятельности,
однако, он понимал, что власти играют с ним в
"кошки-мышки", и творить в атмосфере свободы ему не дадут. В письме
к В. Вересаеву от 27 июля 1931 г. Булгаков с горькой иронией размышлял
о своей жизни: "Имеются в Москве две теории. По первой (у нее многочисленные
сторонники) я нахожусь под непрерывным и внимательнейшим наблюдением,
при коем учитываются всякая моя строчка, мысль, фраза, шаг. Теория лестная,
но, увы, имеющая крупнейший недостаток.
Так, на мой вопрос: "А зачем же, ежели все это
так важно и интересно, мне писать не дают?" от обывателей московских
вышла такая резолюция: "Вот тут-то самое и есть. Пишите Вы бог знает
что и поэтому должны перегореть в горниле лишений и неприятностей, а
когда окончательно перегорите, тут-то и выйдет из-под Вашего пера хвала".
Но это совершенно переворачивает формулу "Бытие
определяет сознание" Воздадим должное мужеству писателя, способного
с таким юмором отнестись к своему положению. Тем не менее, здоровье
ухудшалось. В письмах к тому же В. Вересаеву, как известно по профессии
тоже врачу, Булгаков признавался: "Болен я стал, Викентий Викентьевич.
Симптомов перечислять не стану, скажу лишь, что на деловые письма перестал
отвечать. И бывает часто ядовитая мысль - уж не совершил ли я, в самом
деле, свой круг?" Болезнь заявляла о себе крайне неприятными ощущениями
"темнейшего беспокойства", "полной безнадежности, нейрастенических страхов".
Состояние еще более ухудшилось после отказа в выдаче заграничных паспортов,
обставленного как нелепый и дешевый спектакль. Писателю
не только пообещали выдать, но даже показали его заграничный паспорт.
Показали, но так и не выдали. Вот, оказывается, до чего могут опускаться
власти предержащие! Но ведь это слишком смахивает на детские игры! Так
бы оно и было, если бы не серьезность вопроса.
После этих событий весны 1934 года у Булгакова появился страх одиночества
и открытых пространств. Грубость и нелепость этих переживаний и дают
повод в течение уже многих лет говорить о психическом заболевании у
Мастера. Так был ли он болен? Да, на этот вопрос можно ответить утвердительно.
Но уж никак не шизофренией! Ибо шизофрения настолько деформирует личность
человека, что ни о каком творчестве (в подлинном смысле этого слова)
и говорить не приходится! Никогда больной шизофренией не напишет ничего
такого, что бы в течение многих десятилетий, даже веков, приковывало
бы к себе внимание целых поколений. А Булгаков написал один из лучших,
если не лучший роман ХХ века! Точно так же, в русской литературе нет
ни одного писателя или поэта, за исключением, кажется,
лишь Александра Добролюбова (опять же - далеко не самое громкое имя!),
в отношении которого можно было бы хоть в какой-то степени заподозрить
шизофрению.
"Спасительная пелена".
Тяжелый невроз - такой диагноз могли бы мы поставить писателю, анализируя
симптомы его недуга шестьдесят лет спустя после смерти гения. Однако,
испытываемые им страхи, подобно некоему покрывалу, укутывали психику
писателя, защищая ее от травмирующих воздействий. Более того, замыкаясь
на болезненных переживаниях, Булгаков как бы освобождал себя от необходимости
решать чрезвычайно болезненные проблемы своего приспособления к существующему
обществу. Сейчас невозможно себе представить всю тягостность атмосферы,
окружавшей писателя в те годы. Тут были и предложения "съездить на завод
и посмотреть там, как работают люди", и советы "написать революционную
пьесу" или "заявление о принятии социализма", и пожелания "оказаться
на Беломорканале или Соловках". Даже люди из близкого окружения, те,
кто считался друзьями, говорили открытым текстом: "Сдавайтесь, уже все
сдались!" "Сдаться", т.е. начать писать, как того требовало время, было
для Булгакова даже не равносильно смерти, это было много хуже, это стало
бы предательством всех идеалов, которые писатель берег с чисто детской
трепетностью и романтизмом. А сколько было готовых
навредить доносом, вонзить, так сказать, нож в спину! Из-за ненависти,
из-за зависти, из-за непонимания!
Да, Булгаков не страдал тяжелым психическим недугом! Это подтверждается
еще и тем, что на страницах своих произведений он практически не дал
правдивых картин бредовых построений и галлюцинаций, столь типичных
для психозов. И главный герой его "закатного" романа - несчастный Мастер,
и Иванушка-бездомный, оказавшийся по прихоти судьбы в психиатрической
больнице, не имеют ни бреда, ни галлюцинаций. Их страхи локальны и могут
встречаться у нормального человека. Можно даже сказать, что страхи этих
героев не убедительны. Более того, Иванушка обладает способностью критически
воспринимать свои поступки и даже огорчаться
по их поводу. Уже одно это позволяет говорить об отсутствии тяжелого
психического заболевания. Единственным исключением
из общей картины являются описания расстройства психической деятельности
у Алексея Турбина в "Белой гвардии" в период сыпнотифозной горячки.
Здесь есть все: и пушка, непонятным образом оказавшаяся в комнате, "которую
теперь не возможно убрать", и бестолковые родственники, протискивающиеся
через пушечные колеса и непонимающие, чего от них хотят. Но то - преходящие
расстройства психики больного тифом, типичные для этого заболевания,
не даром его название в переводе на русский язык означает "туман". По
выздоровлении человека все эти болезненные расстройства уйдут.
Таким образом, страх Булгакова на протяжении долгого периода его жизни
был той спасительной пеленой, что защищала его от невзгод окружающей
жизни. Трудно представить, как бы сложилась жизни Мастера, доживи он
до лучших времен, наступивших после смерти Сталина, тем более до периода
знаменитой "хрущевской оттепели". Быть может, он стал бы Нобелевским
лауреатом! А сколько он написал бы чудесных вещей! К несчастью, Булгаков
вышел из окружавшей его пелены. Последовали трагическая, полная загадок
история с пьесой "Батум" (опять странный и нелепый спектакль с возвращением
из творческой командировки!) и безвременная кончина. Удивительным образом
писатель, так же как и его отец скончался
в начале марта от той же самой болезни - злокачественного нефросклероза.
Разница в возрасте с отцом составила всего один год.
